Константин Волостнов: «На омском органе можно играть все»

Музыкант с мировым именем концертом «Органная вселенная «И. С. Бах» открыл в Омске VIII Сибирский международный фестиваль органной музыки.

Орган увидел по телевизору

– Константин Сергеевич, как произошла ваша встреча с органом?

– Мне было лет семь-восемь, когда по телевизору шла трансляция симфонического концерта и мама обратила мое внимание на то, что за спиной музыкантов не стена, а орган. Это меня очень заинтересовало. А когда я впервые услышал органное звучание, тоже по телевидению, оно произвело на меня большое впечатление. Потом я учился в хоровой школе им. А. С. Пономарева «Весна». Считаю, музыкантам-исполнителям на любом инструменте очень полезно пройти школу пения в хоре. А когда в 11 лет начал ломаться голос, встал вопрос, где продолжать обучение музыке. Я хотел осваивать орган. Это сейчас в Москве почти в каждой музыкальной школе есть органы. А в пору моего детства таких школ было всего несколько.

Мама взяла справочник и обзвонила по порядку все. Я оказался в музыкальной школе им. С. С. Прокофьева. Потом музыкальное училище, Московская консерватория.

– Почему после окончания аспирантуры Московской консерватории вы поехали на учебу в Высшую школу музыки Штутгарта?

– У музыкантов цикл образования очень долгий – около 20 лет. В моем случае это оказалось 25 лет. Конечно, в Европе, а особенно в Германии, традиции органного исполнительства и развитость органного искусства несопоставимы с нашими, они складывались на протяжении веков. Ведь орган – инструмент католических и лютеранских храмов. Я понимал, что для того, чтобы по-настоящему овладеть мастерством органиста, нужно ехать туда.

– Вы единственный органист, окончивший Штутгартскую школу с отличием. Потом вы были единственным русским органистом, победившим на конкурсе в Сент-Олбансе за всю 50-летнюю историю этого состязания музыкантов. Это комплекс отличника?

– Нет, тем более что отличником я себя никогда не чувствовал. Каждый музыкант, приехав на конкурс, хочет победить. Мне это удалось в Англии, Германии, Москве.

– Наши музыканты блестяще освоили инструмент западного христианства, а слушатели полюбили эту музыку. А есть ли обратное движение? Знают ли в Европе православные песнопения?

– В Германии большое количество хоров: и в храмах, и в каждой деревне. И они время от времени поют русскую музыку, в том числе литургический репертуар, к этому очень серьезное отношение.

Сыграл всего Баха

– Вы исполнили все произведения Баха. Бах – ваш любимый композитор. Сколько сочинений Бах написал для органа?

– Сотни. Вопрос, как считать. Если каждую хоральную прелюдию, будет одна цифра, если циклы – другая, еще есть пьесы со спорным авторством. В целом это приблизительно пятнадцать сольных программ.

– И вы все сыграли?

– Да.

– Много ли органистов исполнили все произведения Баха?

– Среди отечественных лишь двое. Наша легенда – Евгения Владимировна Лисицына и солист МГАФ Александр Владимирович Фисейский.

– За что вы любите Баха?

– За божественность и сердечность.

– Вас трогает, что, как почти все великие, композитор, отец 16 детей был беден…

– Он не был беден. А в конце жизни – в Лейпциге – уже прочно стоял на ногах.

Не стоит так уж романтизировать аспекты его быта. И Моцарт не был бедным. Он, конечно, не жил на уровне представителей богатых венских семей, но не нищенствовал.

– Это правда, что Бах в своих произведениях оставлял свой автограф?

– Нет, все свои произведения он заканчивал буквенным SDG – Soli Deo Gloria – «Только Богу слава», а свое имя, кстати, в качестве темы почти не использовал. Есть пример в недописанной части из «Искусства фуги», также его сын использовал тему B-A-C-H. Бах зашифровывал в своей музыке другие символы. Например, «Слава в вышних Богу», но это уже разговор о музыкальной риторике и семантике возможных мелодических оборотов. В эпоху так называемого высокого барокко существовала система музыкальных знаков. Бах, принадлежавший к эпохе позднего барокко, эту систему прекрасно знал и вводил риторические фигуры в ткань своих произведений, сообщая сведущим людям, о чем это.

– То есть не было гордыни у великого композитора?

– Об этом не может быть и речи. Когда говорят о шифрах Баха, иногда имеют в виду его числа: 3, 7, 21. 21 марта – день его рождения. В особенности в его поздней музыке мы находим всевозможные кратности этим числам. Есть еще одна цифра – 48, она возникает при умножении порядковых номеров в алфавите букв B-A-C-H. Но это все-таки не гордыня.

Скорее особенность ума, потому что он достиг такого мастерства в контрапунктической композиторской технике, что ему нужна была дополнительная скрытая структура, которая делала бы его музыку еще более совершенной.

– Вы сыграли органные произведения Моцарта. Мало кто знал, что Моцарт писал для органа…

– Моцарт не писал для органа. Он писал для механического органа в часах или для органа в Музее восковых фигур, в который также был встроен механизм, благодаря которому выезжают фигуры, разыгрываются сцены, в том числе и батальные. Это не инструмент, а автомат. Но органисты уже давно играют на органе три пьесы Моцарта, совершенно гениальные.

– А сложно играть музыку Моцарта, написанную для механического органа?

– Очень сложно. Поэтому исполняется эта музыка редко. Начала она звучать на концертах в середине 20 века. Нашли ноты, а мастерство органистов развивалось уже достаточно для исполнения такой партитуры, появились музыканты-виртуозы.

«Органный бум был путем к духовности»

– Сколько лет органу на Руси?

– История органа на Руси уходит на тысячелетие назад. Есть упоминание об органе в палатах Ивана IV, идеях использования органа Петра I. Около 170 лет назад орган установил у себя князь Одоевский. Профессиональную же историю мы ведем порядка 150 лет с открытия консерватории в Санкт-Петербурге.

– Константин Сергеевич, как вы объясняете, почему в Советском Союзе в 70 – 80-е годы прошлого века возник бум интереса к органной музыке? В каждой областной филармонии покупали и устанавливали органы.

– Интерес возник чуть раньше – в 60 – 70-е годы. Я думаю, это оттепель сыграла роль. Религия была под запретом, хотя она существовала и церкви, пусть и в малом числе, были. Людям хотелось духовных переживаний, они искали ответы на вопросы глубинного характера. Органные концерты для советских людей были путем к духовности. Орган – нетривиальный, совершенно необыденный инструмент. Слушая орган, люди перемещались в пространства, в которых они не могли бы никогда побывать. И орган был еще символом западного мира. Не знаю, что думало об этом советское руководство… Для органистов же, продвигавших свой инструмент, политический аспект вообще не существовал.

– Вы знаете, наверное, все органы в больших городах России. Не впервые выступаете и в Омске. Что скажете о нашем органе?

– Омский проект – это прекрасный, удачнейший пример переноса инструмента. Очень хорошо отреставрирован зал, это говорит о грамотном подходе руководства того времени, когда решалось, каким быть органному залу. Сегодня, если представить, что где-то будут строить новый органный зал и получится такой результат, это будет большой успех. Потому что мы нередко сталкиваемся при строительстве новых залов с весьма спорными проектами. В Омске большой орган, который позволяет играть практически весь репертуар. Это тоже достижение еще советских времен, когда фирмой «Ригер-Клосс» была разработана определенная модель, которую они реализовали на просторах Советского Союза. Это универсальные органы, они где-то лучше, где-то хуже инсталлированы, но позволяют играть все.

– Зависит ли репертуар музыканта от органа, на котором придется играть?

– Да, конечно, зависит. Вы не можете на романтическом органе играть, например, Букстехуде.

– Знаменитый орган Домского собора в Риге – для композиторов-романтиков?

– Да, и там очень странно будет звучать Фрескобальди.

– Вы гастролируете по всему миру. Какую публику больше любите?

– Я в принципе люблю публику. Если люди приходят послушать орган, это прекрасно. Как они реагируют – их право, это зависит от ментальности, характера, нацио­нальных, региональных традиций. По поводу сибирской публики я всегда говорю, что мне, русскому человеку, с этими слушателями понятнее и проще общаться. В сибирской публике я чувствую почвенность, люблю ее за открытость и адекватность запросов. Здоровые реакции у сибирских слушателей.

– У вас были концерты с аккордеонисткой, скрипачом, ансамблями, хорами. Как вы больше любите выступать – один или в содружестве с музыкантами?

– Очень люблю моих ансамблистов, но в последнее время больше выступаю сольно.

– Каков ваш репертуар?

– Весь Бах, весь Франк, весь Брамс, все органные произведения Шумана, довольно серьезное количество музыки Регера, много русской музыки, достаточно много современной.

– Сегодня отечественные композиторы сочиняют для органа?

– Да, слава богу, к органной музыке большой интерес.

– Вы преподаете в Московской консерватории. Авторы органной музыки – это преподаватели?

– Есть коллеги, которые пишут органную музыку: Дмитрий Дианов, Алексей Шмитов. Есть и талантливые студенты, которые владеют современной техникой композиции, весьма прогрессивной, атональной. Они нередко создают хорошую музыку.

– Но в органной традиции?

– Абсолютно в органной традиции, используя современный язык. Музыка Яниса Ксенакиса тоже в органной традиции, хотя она атональна, диссонантна, со всевозможными стохастическими (сочиненными с применением математических методов) эффектами. И сыграть ее трудно.

– О вас пишут: «Константина Волостнова можно принять за дипломата: элегантный внешний вид, безукоризненные манеры, умение держаться с достоинством, прекрасная литературная речь». Все это необходимо музыканту академической школы?

– Мне кажется, это все необходимо любому человеку.